Любовница Иуды. Роман - А. Гайсин

Всё это было нелегко вынести, особенно в жарко-пахучем пространстве спальни. И тогда Иуда вновь скользнул в узкую расщелину губ – в покинутую им гробницу, властно требующую его возвращения. Почувствовав обмякшую плоть наездницы, он победно зарычал в потолок и рухнул вместе с ним в огненное озеро, на самом дне которого услышал ласковый женский шепот: «О, мой мустанг ближневосточный!» Ему ничего не оставалось, как назвать её прекрасной самарянкой.

Освободившись от горячего тела хозяйки, освоившийся гость вскользь поинтересовался насчет Залетновой: мол, часто ли она бывает в этом доме?

– Сейчас редко. А раньше любила мои спиритические сеансы, – произнесла Марсальская прерывающимся голосом. – Однажды я вот так же вызвала твой дух: ты немного поастралил в треугольнике над кадильницами и что-то ляпнул недовольным тоном. Машка побелела от страха: я, говорит, откуда-то знаю этот голос. И больше не приходила.

– Знает мой голос? – встрепенулся Иуда.

– Просто была пьяна. А по пьянке каждый мужчина кажется родным и знакомым, – засмеялась Марсальская и надавила пальчиком на его хрящеватый нос.

– Это правда, что ты пожалел драгоценного масла для Иисуса? Дескать, лучше бы продать его, а деньги раздать нищим, чем без толку умащать им пыльные ноги…

– Вранье! Во-первых, я никогда не любил нищих. От них – всё зло в мире. Тут равви просчитался. А во-вторых, кто тебе это сказал?

– Святые апостолы. Писание надо читать.

– Почитаем на досуге.… А Залетнова с атаманом давно живет?

– Не очень. Ты что, уже глаз на неё положил? Шустрый ты парень! С Машкой у тебя тоже проблем не будет. Лучше расскажи, как там наверху, в высших сферах? Ты, чай, по правую руку от Князя?

– Это кто такой? – удивился Иуда, лежа с закрытыми глазами.

– Ну, как же… не скромничай. Тебе ли не знать Хозяина Бездны! – Марсальская шершаво лизнула его кончиком языка за ухом.

– О, люди, люди… Чепуха всё это. Всё проще, и всё сложнее. А я, хозяюшка, человек маленький и в большую небесную политику не вмешиваюсь. Через сорок дней сама кое-что узнаешь…

– Что за сороковины? – насторожилась Марсальская, приподнимаясь на локте.

– Уполномочен заявить, что если вы, жители Тотэмоса, не покаетесь в грехах, то вместе с островом уйдете под воду. Как говаривали у нас в Иудее, маленький Армагеддон вам будет обеспечен, – усмехнулся Иуда сквозь легкую дремоту.

Марсальская спустила с кровати полные смуглые ноги и туповато уставилась на гостя.

– А ты не перепутал что-нибудь? Хрен у тебя лучше головы работает. Кто тебя к нам подослал? Да ещё с крестиком на шее. Тьфу!

– Откуда я знаю? Мне велено передать вам эту информацию… – Иуда широко зевнул, поднял с пола длинные черные трусы и стал надевать их, мысленно одобряя неиссякаемую творческую выдумку человечества.

– А за какие грехи нам каяться? И перед кем? У нас всё для народа и во имя его.

– Значит, есть за что. Места у вас гнилые, безводные, хоть вы и находитесь посреди моря. А всякая нечисть это любит.

– Ты на кого работаешь, Иудушка? – со зловещей ласковостью спросила Марсальская.

Она встала и подошла к нему вплотную. Её чуть приоткрытые глаза-раковины сверкнули дымчатой влагой, в которой зрачки смахивали на двух крошечных осьминожков, высунувшихся из каменной норки.

– Все мы на общее Небо работаем. Только одни – на первое, а другие – на седьмое. Потом бухгалтерия подбивает бабки.

– А я-то думала, ты слуга Князя, – разочарованно протянула Марсальская. – Он бы тебя за такие проповеди…

Иуда взял её за еще не остывшие плечи и заглянул в самые зрачки: два осьминожка пугливо скорчились, закрывшись бледно-фиолетовыми выбросами.

– Не бабьего ума дело, кто кому служит. Не собирай горящие угли, ибо падут они на твою глупую голову. Поняла?

Марсальская в некотором замешательстве отошла к трюмо, трезубцем возвышавшемся возле зашторенного окна. Одним движением руки собрала волосы в пучок, прихватила их блестящей заколкой в форме золотого скорпиона и с ледяным прищуром принялась разглядывать себя в зеркале, сердито гримасничая. Не оборачиваясь, лениво спросила:

– Нешто не дали тебе сверху немного чудодейственной силы? Исцелять, например? Убивать своих врагов на расстоянии?

– Я сам не захотел. Надеяться на свои силы интересней. Радоваться солнышку, птицам, женщинам. И все это как впервые, как в последний раз. А жить с небесной нагрузкой – скучно. У меня было много конкурентов на эту командировку. Один ваш бывший поэт тоже просился. Кудрявый такой, его, кажется, звали Пушкин, вылитый бедуин из пустыни. Но в итоге никто не пожелал сойти на землю простым смертным и окончательно исчезнуть через сорок дней вместе с островитянами-грешниками. Потому и выбрали меня. Терять мне особенно нечего. А может, решили, что такому быстрее поверят. Ходили слухи, мол, менталитет у меня подходящий. А что это за штука и с чем её едят – никто не объяснил.

Рассказывая, Иуда поглядывал в окно сквозь узкую щель между тяжелыми камчатными гардинами, украшенными бахромой и фестонами. За окном царила беззвездная ночь. В антрацитовом небе желтел острый осколок луны – как отраженная в воде половинка серебряной монеты. Темень захламленного двора прорезал лезвием луч лунного света. По обе стороны выхребтили спины два тощих представителя кошачьего племени: один из них вспрыгнул прямо на спину другому, очевидно самке, подмял ту под себя, вцепившись зубами ей в холку, и принялся за исконное для всякого самца дело… Эта парочка так истошно визжала то ли от боли, то ли от наслаждения, что Иудино сердце зачастило от вожделения. Он вспомнил, как в детстве их сосед Рувим, правоверный хасид-кицай, при виде подобной сценки в ужасе закрывал глаза, хватался за филактерию на лбу и, бормоча молитву, вслепую брел по двору, иногда разбивая ненароком голову о дерево или угол дома.

Услышав за спиной чье-то жесткое дыхание, Иуда с печальной улыбкой обернулся и замер: из кулачка хозяйки дома змеиным жалом выскочило тонкое лезвие и уткнулось ему в подбородок, а ещё недавно приятное, даже эффектное лицо Марсальской подурнело от грубой ненависти.

– Слушай меня внимательно, козел продажный. Не вздумай вести эти разговоры с моими пещерниками. У нас тут много осин, и мы с радостью повесим тебя во второй раз. Не перечь, когда я буду всем внушать, что ты – правая рука Князя, явился к нам по моей просьбе, уважив желание его любимой ученицы. Ферштейн?..

По её самоуверенному голосу и уничтожающему взгляду Иуда понял, почему Марсальская спрашивала о наличии у него тайных возможностей – боялась обжечься! А теперь осмелела, убедившись, что гость серьезной опасности не представляет. Её расчетливое коварство возмутило Иуду: он плюнул в бесстыжие насмешливые глаза и, когда она отшатнулась, влепил такую смачную затрещину, что хозяйка отлетела к трюмо и ударилась затылком о тумбочку. Иуда вырвал у неё нож и отхлестал бесстыдницу по щекам.

– Руку на мужчину поднимать? На своего Адама? Дщерь проклятого Содома! – К его удивлению, Марсальская не стала царапаться или кусаться, а плотно обхватила его ноги кольцом гибких рук, прижалась к нему грудью и сладострастно возопила:

– Наконец-то! Узнаю Иуду! Ах, какая лепота! Бей меня, Иудушка! Лупи, топчи, насилуй! Ну же, родной! Ты наш, наш!

– Я ничей. Запомни, женщина, – Он оттолкнул Марсальскую и досадливо отвернулся. В нём опять заворочалось грубое желание распять Ираиду на полу и овладеть ею со всеми прихотями, как рабыней-набатеянкой.

Внизу с грохотом опрокинулся стул. Послышались скрипучие шаги по деревянной лестнице. В напряженной тишине громом прогремел сырой голос атамана Бабуры:

– Ираида Кондратьевна! Товарищ Марсальская! Ты где? Екалэмэнэ! Хочу вина и любви!

Хозяйка особняка стерла с губ кровавую слюнку, чертыхнулась и ловко вскочила на ноги, двигаясь с кошачьей грацией. Быстро поправив волосы у зеркала, Ираида преданно обняла Иуду за шею. Прикусив мочку его уха, она потянула носом и прошептала:

– Я балдею от твоего могильного амбре!

Информация пионерчика Геры

Утром, проснувшись, но не поднимая век, напитанных пробивающимся сквозь гардины солнцем, Иуда улыбнулся от мысли, что вот он снова исчислен и взвешен, как люстра или кровать. Понежившись несколько минут, он с неохотой встал, надел свой траурный чёрный костюм, уловив от пролежавшей материи тревожно-приторный запах сосны, и спустился вниз.

Хозяйку он нашел на маленькой веранде, испещренной оливковыми пятнами солнечного света. Марсальская была в бязевом халате, схваченном в талии широким поясом, и в остроносых парчовых домашних туфлях. Она выглядела, несмотря на явную печать ночных грехов (а может, и благодаря им), соблазнительней, чем накануне. Когда, разливая чай, она склонялась над плетеным столиком, за которым играли в шахматы пунцоволицый атаман Бабура и золотушный мальчик в кремовой панамке, Иуда с новым вожделением ласкал глазами тугие полушария её плотно обтянутого халатом зада – хотелось шлепнуть по нему всей ладонью, как шлепал когда-то в юности, проходивших в усадьбу, девок-поденщиц.